Ассоциация искусствоведов

Выставка в какой-то мере подобна концерту. Ей предшествуют репетиции, первые – еще в мастерской, когда художник, собирая работы в единую канву, выстраивает их совместное и разнообразное звучание. Окончательно тема складывается уже в пространстве выставочного зала: здесь живопись встречается с архитектурой, красочная палитра обобщается в самостоятельное декоративное целое, а стены зала приобретают новую художественную материализацию.
Зритель, пришедший на выставку, не участвует в этих приготовлениях, но и не воспринимает экспозицию «с чистого листа». Первые его взгляды и движения в выставочном пространстве наполнены суетой текущей жизни. Стоит заметить, что музыка живописи с трудом возникает в эклектике больших коллективных выставок, в которых авторы представлены одной-двумя работами. Концерт превращается в шумный фестиваль, и для зрителя такие выставки становятся продолжением пульсирующей разноголосицы большого города.
В полную силу живопись проявляется в экспозиции персональной выставки. Но заполнить своим творчеством большое пространство и не превратить его в утомительно-однообразный монолог – масштабная задача для художника, и каждая полноценно собранная персональная выставка становится этапом его творческой биографии. А для зрителя такой программный авторский концерт требует особо напряженного восприятия.
В этом отношении групповая выставка или выставка-дуэт легче, свободнее и для художников и для зрителей. Не требуя от авторов широкого тематического разнообразия, она интересна тем, что, сохраняя за каждым из них вполне достаточную полноту высказывания, одновременно представляет их в диалоге, некотором контрасте друг с другом. В этом – особая зрительская привлекательность подобных экспозиций, сочетающих в себе интригу сравнения и целостность впечатлений от каждого участника.
Но интрига сравнения требует тщательного выстраивания. С одной стороны, диалог художников захватывает только в том случае, когда каждый из них состоялся как яркое, самобытное явление. В противном случае и сравнивать-то особенно нечего. С другой стороны, их диалог продуктивен и не уводит публику от искусства в область светской хроники только в том случае, когда художники не спорят, а беседуют, когда их объединяет общность культуры, когда они единомышленники. Наконец, для корректного и действительно интересного сравнения необходимо, чтобы художники представили на выставке некие сопоставимые фрагменты своего творчества – и в жанровом и в тематическом плане.
Дуэт московских живописцев Евгении Тавьевой и Анатолия Морева самым удачным образом отвечает всем этим требованиям и даже дополняет их еще одним интригующим для сравнения качеством – ведь этот дуэт еще и супружеский. А надо сказать, что равноценные в творческом отношении супружеские пары в живописи – это большая редкость. Среди ярких пар недавнего прошлого вспоминаются – Тамара Гусева и Евгений Расторгуев, Александра Колганова и Георгий Сатель. И, конечно же, знаменитые пары первой половины XX века  – Надежда Удальцова и Александр Древин, Наталья Гончарова и Михаил Ларионов.
Евгения Тавьева и Анатолий Морев принадлежат к младшей ветви того «французского» крыла московской школы живописи 1970-х – 2000-х, которое сложилось в работах Ильи Табенкина (1914-1988), Иосифа Гурвича (1907-1992), Михаила Иванова (1927-2000), Иллариона Голицына (1928-2007), Евгения Расторгуева (1920-2009), Екатерины Григорьевой (1928-2010). Коллеги по МОСХу действительно периодически называли их «французами» – с интонацией некоторого недоумения по поводу их отстраненности от магистральных путей как официальной, так и оппозиционной московской живописи. Однако эти художники, не сформировавшиеся в сколько-нибудь устойчивую группу и остававшиеся в тени представителей таких ярких авангардных движений как «суровый стиль» и «нонконформизм», все же были заметным явлением практически на каждой большой московской выставке последней четверти XX века. Их, как правило, небольшие или средние по размеру работы обращали на себя внимание принципиальной напряженностью не социальных, а чисто живописных проблем: движением от «правых» и «левых» штампов внешней картинной повествовательности в сторону углубления в богатство и разнообразие живописного содержания внутренней формы, сочетанием яркого и свободного артистизма с утонченностью и благородством палитры, стремление к особой цельности картинной плоскости.

Евгения Тавьева (р. 1940) и Анатолий Морев (р. 1942) вошли в этот круг художников несколько позже (Тавьева – с 80-х, Морев – с 90-х годов), но уже вполне зрелыми, сформировавшимися мастерами. Со своими темами и творческими особенностями.
Даже по отношению к вышеперечисленным живописцам Евгения Тавьева довольно скоро и отчетливо стала удаляться в очень большой отрыв от привычного принципа «картинности», от чисто внешней выразительности произведения. Это создало особые трудности для восприятия ее работ. Причем нельзя сказать, что она ушла в беспредметное искусство, в абстракцию. Напротив, непосредственное ощущение предметной формы остается основой ее живописи. Но зрительное ощущение Тавьевой (и в этом особенность ее мироощущения в целом) концентрируется не столько на характерно-устойчивой внешности предметов в пространстве и отчетливой драматургии их отношений, сколько на восприятии в предметной жизни каких-то внутренних, менее очевидных, но очень живописных движений и проявлений. Можно было бы сказать – проявлений духовной жизни, – но тонким работам Тавьевой, на мой взгляд, вредит излишний пафос.
В этом отношении живопись Анатолия Морева, близкая Тавьевой по культуре красочного звучания, бьет, пожалуй, из другого источника – не из созерцания предмета как такового, а из собственных фантазий художника по поводу самых разнообразных зрительных впечатлений. Это в корне меняет выразительную ситуацию: именно внешность выдуманных или трансформированных предметов и персонажей выходит в его работах на первый план. Получается, что Морев, в отличие от Тавьевой не избегает «картинки», а, напротив, только ее и пишет. Хотя, строго говоря, следования принципу «картинности» маловато и в его работах. Ведь этот принцип ставит изобразительную фабулу, сюжет, максимально приближаемый художником к возможности словесного пересказа, во главу угла произведения живописи. А Морев, сочиняющий почти незамысловатые композиции вроде бы в «разговорном жанре», настолько снижает их сюжетную ценность, что и пересказывать здесь практически нечего – нужно именно рассматривать, погружаться зрением в эти живописные фантазии.
На первый взгляд, кажется, что в работах обоих художников почти нет резких движений и ярких контрастов. И в этом отсутствии не сразу, но все же довольно скоро начинаешь ощущать прелесть отвлеченного созерцания и осознавать, что их живопись привлекает постоянным присутствием гармонии. И в тот же самый момент (или немного ранее) в этих внешне умиротворенных холстах начинают проступать движения формы, контрасты цвета и света, проявляются предметы и персонажи, а взаимоотношения между ними обнаруживает столь необязательный, но оригинальный характер, что взгляд как-то легко и безотчетно погружается в эту картинную жизнь.
Интересно сравнивать ритмы живописи Морева и Тавьевой. Они, конечно, разные, хотя за тридцать лет параллельного творчества не раз сближались и пересекались.
Тавьева всегда тщательно выстраивает свои композиции, ее взгляд пристрастен: она нацелена на то, чтобы выявлять и максимально точно осознавать живописными средствами свое мироощущение. Отсюда своеобразная смесь нежной чувственности и выверенности пропорций.  Но (здесь надо сказать от первого лица) – мой глаз принимает это, потому что пропорции, как правило, не придуманные, а именно так увиденные. Хотя, с другой стороны, мне порой трудно принять те диссонансы, которые раз за разом звучат в фигурных композициях Тавьевой, например, в цикле работ на тему «Мельпомена». Скорее в них ощущается некий эксперимент. Впрочем, художника, идущего вперед, всегда подстерегают трудности восприятия; они не тревожат лишь тех, кто, однажды найдя свое лицо, всю оставшуюся жизнь в искусстве боится его «потерять».
Морев пишет более свободно, в его работах эксперименты присутствуют всегда и носят более непосредственный и органичный характер. Он открыто сталкивает красочное пятно и линию – часто на грани абстракции – конструируя живую форму «на глаз». Периодически отдавая дань предметной форме в пейзаже, он или обостряет ее звучание (особенно удачно это проявляется в миниатюрных холстах), или, напротив, приглушает предметность, превращая любимые кисловодские виды или унылые пасторали тверской деревни  почти в мираж.
Здесь стоит заметить, что житель средней полосы привыкает улавливать из однообразия местной природы и выстраивать в своем восприятии прелесть и очарование даже совсем небольших красочных пятен. Живопись Евгении Тавьевой это прекрасно демонстрирует.  Но южанину, чей глаз с детства привык к постоянству солнца, ярких красок и контрастов, таких малостей явно недостаточно. И, наверное, лишь буйные и беспрестанные грёзы помогают Анатолию Мореву, родившемуся и выросшему в Кисловодске, уживаться с бескрайней зеленью среднерусского лета.
Сегодняшнее, уже далеко не первое выставочное соединение работ Тавьвой и Морева, показывает, как различны их творческие характеры (можно еще сравнить непременное чувство юмора в живописи Морева и непреклонную романтическую серьезность Тавьевой). Но их дуэт очевидно демонстрирует и то, насколько близки эти два художника. Близки друг другу и той замечательной, хотя и не обласканной вниманием традиции настоящей, добротной московской живописи, в которой, хочется надеяться, будет и дальше развиваться наследие французской, древнерусской и других значительных художественных культур.



Евгения Тавьева родилась в Москве. Закончила факультет прикладного искусства Текстильного института. В 1971 году вступила в Союз художников, с 1975 работает в живописи. Творческие поездки в Среднюю Азию, Армению, Грузию, на Северный Кавказ. С середины 1980-х годов летняя деревенская жизнь в Тверской области становится источником центрального цикла живописных работ Тавьевой – «Цветы в палисаднике» (около 150 произведений).

Основные выставки:

• Выставочный зал МОСХ на Беговой, 1987 г. (групповая, совместно с Т.Ивановой, В.Лебедевой, М.Требогановой)
• Галерея «Ковчег», 1993 г. (совместно с А.Моревым)
• Галерея «На Солянке», 1995 г. (групповая, совместно с Т.Гусевой, А.Колгановой, А.Моревым, Е.Расторгуевым, Т.Шевченко)
• ЦДХ, 2003 (совместно с А.Моревым)
• Галерея «Товарищество московских живописцев», 2003 г. (персональная)
  
  Евгения Тавьева о своем творчестве: «Я люблю все жанры – портрет, натюрморт, пейзаж… Мой интерес в живописи – «Живописное качество». Под этим я понимаю общую тональность, цвет, фактуру, линию, пространство, форму. Все это волнует меня бесконечно. Это первопричина воплощения художественного образа. Я люблю смотреть на работу издалека, когда картина становится как фреска, как бы удерживается на плоскости; так же смотрю подолгу очень близко, когда мельчайшие движения кисти и красочный слой «дышат» вместе с холстом».

Анатолий Морев родился я в Кисловодске. В 1971 г. закончил Саратовское художественное училище, где учились в свое время В.Борисов-Мусатов, К.Петров-Водки, П.Кузнецов, П.Уткин…Все свободное время я проводил в саратовском художественном музее, который открыл для меня многие прекрасные произведения европейского и русского искусства.
В 1982 г. я переехал в Москву. А через четыре года вступил в Союз художников. Участвовал во многих выставках: в галерее «Ковчег» (1993), в галерее «На Солянке» (1995), в ЦДХ (2003);  персональная выставка в галерее «Товарищество московских живописцев» (2007).
В 1990 году начался новый этап в моем творчестве. Основное направление моих устремлений – проникновение в живописную структуру в рамках фантазийных композиций, в отличие от натурных работ предшествующего времени. Это дало мне возможность наиболее полно выразить мое мироощущение и освободиться от «привычного» взгляда на предмет и пространство. Возникли более свободные возможности для эксперимента, как в композиции, так и в колористическом видении картины. Эта работа дает мне творческий импульс и продвижение в дальнейшем формировании моей индивидуальности».

---