Юридический адрес: 119049, Москва, Крымский вал, 8, корп. 2
Фактический адрес: 119002, Москва, пер. Сивцев Вражек, дом 43, пом. 417, 4 эт.
Тел.: +7-916-988-2231,+7-916-900-1666, +7-910-480-2124
e-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.http://www.ais-art.ru

    

 

Поиск

Объявления

Бывают бесспорные решения, редко, но бывают.
Одно из таких – исполненная мечта актера Олега Меньшикова почитать со сцены Ермоловского театра стихи поэтов Серебряного века, тех, кто однажды остался за чертой революции в белой эмиграции первой волны, и, тоскуя, сложил свою лебединую песню о родине, которую потерял.
Удивительно, но все кто попал на спектакль «"Из пустоты..." (восемь поэтов)» (Московский драматический театр им. М.Н.Ермоловой; режиссёры — Олеся Невмержицкая, Денис Азаров, Сергей Аронин, Алексей Размахов), на вечер встречи с голосами Прошлого смогли пережить редкое чувство раздвоения, где бегство слилось с возвращением.

Stsena iz spektaklya 0897 500x349
Россия увидена через оборотный взгляд чужбины особенно остро. Ностальгия превращается в изысканную красоту визуального и речевого текста с богатством интонаций и одновременно с простотой исполнения, традиционный литературный вечер, раздвигает рамки в более широкий жанр, чем просто художественное чтение,... что же это было? Печальное чудо в обрамлении бумажной «игры», световая трансформация строчек? Свидание с призраками парижской оперы? Встреча с элементами очной ставки времени со своими жертвами? Наверное, все сразу: и чудо, и ностальгическая прогулка по некрополю, и затихающая песнь о надеждах, которые не сбылись.
На авансцену к зрителям вышли Бунин, Гиппиус, Бурлюк, Ходасевич, Набоков... а физическим лейтмотивом спектакля стали метаморфозы бумажной массы.
Сценограф Дмитрий Разумов сделал бумагу единственным материалом своей сценографии, одеждой спектакля, телом поэзии. Спускаясь с колосников, эти огромные листы подобны скрижалям завета, на которых судьба вынесла свои приговоры, и человек должен их прозреть и прочесть. Такое под силу только поэтам и бумага, оживая, нервно обволакивает людей в свои спирали, играет с пленником белизны свои роковые игры...

Vladimir Andreev chitaet stihi I.Bunina 1 500x328
Строчки Ивана Бунина (исп. — Владимир Андреев; реж. — Олеся Невмержицкая) звучат как воспоминание «Это было...», а ксилофонные переборы звуков, и тающая вода превращаются в робкую капель ранней весны, которую согревают горячие слезы. Поэт упивается сладостью страдания, комкает чувства как бумажный лист с неудавшимся стихотворением. И парадокс эмигрантской поэзии: чем хуже сложилась судьба, тем лучше бунинские рифмы.
И цветы, и шмели, и трава, и колосья / И лазурь, и полуденный зной... / Срок настанет – Господь сына блудного спросит: / «Был ли счастлив ты в жизни земной?»
Зинаида Гиппиус (исп. — Светлана Головина; реж. — Олеся Невмержицкая) – здесь типичная суфражистка, белая эмигрантка красногвардейской выделки, отчасти бестия революции, фурия кокаина с кружками прокуренных глаз и рта, тело в обертке, в изобилии дыр и дырочек, словно прожженных от сигар – только те круги становятся прорезями, а поэзия становится плачем обреченной бумаги, поэтесса словно в бумажном саркофаге истаивающая, исчезнувшая / погребенная в строчках и безднах.

Svetlana Golovina chitaet stihi Z.Gippius 1 500x748
У Давида Бурлюка (исп. — Наталья Селивёрстова, Никита Татаренков; реж. — Денис Азаров) воплощение иной интонации: тут и залом рук, и раздевание на грани элегантного стриптиза... в этой визуальной лепке смятой бумаги в зал передалась вина поэта футуриста, который одним из первых мощно раздувал пожар революции и с размалеванным лицом черта вызывал из бездны огонь, пожравший его же судьбу.
«Мне нравится беременный мужчина / Как он хорош у памятника Пушкину / Одетый серую тужурку».
Бумага гримасничает в такт поэтическому стриптизу.
Владислав Ходасевич (исп. — Ольга Селезнёва, Виктор Саракваша, Сергей Власенко, Егор Харламов, Наталья Селивёрстова, Светлана Дикаанидас, Наталья Сычёва; реж. — Сергей Аронин) — в отличии от футуристов — остался верен классической мечте, брезгливо сторонился от политической зауми... на сцене плотью его бегства стали истерические выкрутасы ватмана, разрывы, трещины, бумажный холст как мрамор с кракелюрами, неровности фактуры (словно гипс).
В этой пляске смерти жизнь поэта – впрочем, как и жизнь всего поколения «серебра» — стала крошевом в жерновах истории. Даже физически уцелев, проводя досуг за столиком парижского кафе, или за рулем такси, как Гайто Газданов, русский классический поэт остается пленником подвалов Лубянки, которой стала его память. Парадокс — свобода не освобождает того, кто живет прошлым. Бумага тревожит своей беззащитностью... ее можно одним движением руки смять или сжечь, чиркнув спичкой.
Так уязвима только поэзия. Калька Времени.

Stsena iz spektaklya 1133 500x312
Владимир Набоков (исп. — Антон Колесников, Сергей Кемпо, Егор Харламов, Никита Татаренков; реж. — Сергей Аронин) — еще одно доказательство рокового тезиса о власти русского плена за пределами родины... полотно бумаги превращается на сцене в скамью, а скамья – в диванное место; тут и фактура белой известковой стены и аура приглушенного света от купола (свет подан как рисунок, как храмовый фрагмент, а бумажные чемоданы-саквояжи — как символ дороги).
Поэзия Набокова в такой аранжировке становится тонкой как сон и насыщенной как бег. Вся Россия делится на сны «и путь не остановимый».
«Что, если б Пушкин был меж нами — / Простой изгнанник, как и мы?»
Марина Цветаева (исп. — Ольга Селезнёва, Владимир Кузенков, Светлана Дикаанидас, Наталья Сычёва, Сергей Кемпо, Ярослав Россь, Антон Колесников, Егор Харламов; реж. — Денис Азаров) – одна из тех, кто вернулся, чтобы погибнуть на родине в петле ее роковых объятий. И здесь роль бумаги особенно высока, ведь ее легко можно проткнуть гвоздем из грядущей Елабуги.
Эти гвозди распятий и стали лейтмотивом бумажной сюиты.
Саша Черный (исп. — Ярослав Рось, Антон Колесников, Сергей Кемпо, Никита Татаренков; реж. — Алексей Размахов) подан как танцор и большой ребенок, мы его знаем больше по гениальным детским стихам «Кто храбрее всех на свете?.. храбрее всех малыш - Мышь...»
И вдруг: «Тишина. Поля глухие, / За оврагом скрип колес... / Эх, земля моя Россия, / Да хранит тебя Христос!»... Написать такие строчки поэт мог только в изгнании.
Георгий Иванов (исп. — Олег Меньшиков, Сергей Кемпо, Никита Татаренков; реж. — Олег Меньшиков) — самый вызывающий поэт Серебряного века. Именно его роль исполнил в финале спектакля сам Олег Меншиков. Подал художника фирменным блюдом от шеф-повара, отдельным концертным номером. Как бенефис Поэзии.

Oleg Menyshikov chitaet stihi G.Ivanova 500x314
Стать Ивановым – большой риск. Этого творца можно сравнить с грудой камней насыпанных поперек парнасского ручья. Тут все бурлит и кипит. И актер вжился в поэзию Иванова, слился с его тенью, смело взял на себя роль этой белопенного облака – он сама отстраненная ироничность, та, что словно накатываемые волны, где каждое слово как отдельно омываемый камешек.
Именно строчки Георгия Иванова стали названием вечера:
«Творю из пустоты ненужные шедевры».
Эмиграция и стала воплощением этой пустоты, где поэзия жила (если судить по стихам и прозе), как оказалось, без воздуха. А бумага стала зримым воплощением пустоты, которая словно ледоход из белых квадратов, спускаясь с потолка огромными кусками белизны, требует жертвы, но не чернил, а крови — крови, пролитой на эти страницы, лишь такую жертву примут музы, и только так можно уцелеть в пустоте, умирая,... но со стихами на губах.

© Ирина РЕШЕТНИКОВА
Авторский вариант

(Фотоматериалы предоставлены Московским драматическим театром им. М.Н.Ермоловой)