«В начале 1990-х мне принесли на реставрацию несколько свернутых в рулон холстов. Развернув их, я увидел редкие по выразительности портреты молодых женщин. Я испытал волнение, которое возникает только от неожиданной встречи с настоящим искусством. Не разбирая еще подписей, я сразу узнал неповторимый подчерк автора, моего друга и товарища Левы Русова...». Каждый раз, перечитывая эти строки из воспоминаний ленинградского художника и реставратора Ю. Шаблыкина, я словно заново переживаю свои собственные ощущения от первой встречи с работами Русова. Точнее и не скажешь. В таких же выражениях свои ощущения от встречи с его портретами передают не только коллеги художники и искусствоведы, но и достаточно далёкие от живописи люди. Размышляя об этом, я пришёл для себя к выводу, что, пожалуй, это свидетельствует о подлинности таланта, который говорит сам за себя, без посредников и истолкователей.
Лев Александрович родился 31 января 1926 года в Ленинграде в семье служащих. Его отец Александр Семёнович Русов происходил из крестьян Нижегородской губернии, мать Ираида Семёновна Немцова была из костромских. В 1939-1941 параллельно с учёбой в средней школе Русов занимался в изостудии Выборгского района. В декабре 1941 с матерью был эвакуирован по дороге жизни из блокадного Ленинграда в Горьковскую область. В эвакуации с Русовым произошло несчастье, он потерял один глаз. В 1944 его признали негодным к воинской службе. Сам Русов не любил касаться этой темы, но кто-то говорил, что глаз ему случайно выбили кнутом. Казалось бы, этот трагический случай должен был навсегда закрыть для юноши путь в искусство.
Однако в 1943 году Русов переехал в Кострому и поступил в областное художественное училище. В 1945 в связи с возвращением в Ленинград перевёлся в ленинградское художественно-педагогическое училище, которое окончил в 1947 году. В 1948 Русов поступил на живописный факультет ЛИЖСА им. И. Репина. Занимался у Г. Павловского и Ю. Непринцева, но после второго курса оставил институт по состоянию здоровья. В 1951-1955 преподавал рисование и черчение в школах Кировского района. Одновременно много работал творчески, преимущественно в жанре портрета. На весенних выставках 1954 и 1955 годов он показал работы «Девочка с бантом» (1954), «У моря», «Портрет художника В.В. Кремера» (обе 1955), обратив на себя внимание как на талантливый портретист. В 1955 году его приняли в члены ЛССХ по рекомендации известных живописцев П. Бучкина, Ю. Непринцева, В. Кремера. В своей рекомендации П. Бучкин, в частности, напишет: «Русов одарённый молодой художник, его натурные работы носят правдивый характер, работает он с нервным подъёмом». Помимо портретов, Русов создает в эти годы жанровые композиции, натюрморты, пейзажи, работает в технике масляной живописи, акварели, ксилографии.
Девочка с бантом. 1954
Об этих особенностях натуры Русова позднее вспоминал его друг художник Э. Шрам: «Щедро наделенный талантом от природы, он поражал близко знавших его своей чудовищной работоспособностью и энергией. Он мог подолгу работать без сна, еды, без отдыха, как он сам говорил «в экстазе, в истерике». А уж если пил, гулял, то до изнеможения. Я звал его «клопом» за то, что он мог сутками обходиться без еды и сна. А он меня звал «пупочкой», по-видимому, за мою вялость и пассивность. Его требовательность в работе была беспощадной. Сколько раз я был свидетелем того, как Лева полностью, «от угла до угла» переписывал превосходную, почти законченную работу! Уговаривать его поостыть, начать на чистом холсте было бесполезно. И не всегда последний вариант оказывался лучшим. Сколько же было этих «запоротых» шедевров! Он говорил (о живописи): - Надо брать «завзято», что приблизительно означало - более остро, преувеличенно. И меня всегда поражало, КАК он «брал»! Вообще, в его лексиконе было много таких словечек и выражений, придуманных им самим. У меня живопись не получалась и он мне говорил: «Это потому, что ты чистюля, испачкай руки!» Я специально пачкал их в палитре, но это не помогало...»
1955 год был отмечен для Русова встречами, изменившими его личную и творческую судьбу. Он знакомится с Екатериной Балебиной, дочерью В. Балебина, прославленного летчика-торпедоносца, Героя Советского Союза, которая станет его женой, матерью сына и главной музой. Красивая, великодушная, полная самопожертвования, она будет позировать ему для многих картин и портретов, создавать и оберегать тот мир, в котором во всю силу проявился и засверкал творческий дар Льва Александровича. К этому же году относится знакомство Русова и Евгения Александровича Мравинского, переросшее затем в их многолетнюю дружбу. Ей мы обязаны несколькими портретами выдающегося дирижера, написанными Русовым в 1950-1980 годы.
Следующие два года стали временем настоящего взлёта творческого дарования Русова и были отмечены созданием работ, справедливо относимых к числу лучших его произведений. На осенней выставке ленинградских художников 1956 года он показал серию из восьми картин по мотивам романа Ш. де Костера «Легенда о Тиле Уленшпигеле». Выбор темы и её образное воплощение были созвучны настроениям ранней хрущёвской «оттепели» и личным свободолюбивым устремлениям автора. Картины «Рождение Тиля», «На пытки», «Смерть отца», «На полях родины», «Абордаж», «Тиль и Ламе», «Смерть изменникам», «Песня Тиля» (все 1956) принесли автору первую широкую известность и заявили о нём как о мастере исторической картины.
Тиль и Ламме. 1956 Песня Тиля. 1956
Художник К. Славин вспоминал о Русове: «В пятидесятых годах на выставке в ленинградском союзе художников, еще до нашего знакомства, я увидел его картины на тему «Тиль Уленшпигель». Я запомнил имя автора, не подозревая, что наши пути пересекутся. В этих работах удивляла раскрепощенная манера письма и психологизм образов».
Указанные работы и, прежде всего, двойной портрет «Тиль и Ламе», интересны также тем, что автор наделил Тиля чертами внешнего сходства с собой. Это делает его уникальным в творческом наследии художника, поскольку автопортреты Русова неизвестны. Потеряв глаз, он не любил фотографироваться и не позировал для автопортретов.
Портрет Екатерины Балебиной. 1956
В этом же году Русов пишет, пожалуй, лучший портрет своей жены («Портрет Екатерины Балебиной», 1956), а также превосходный по живописи «Портрет Н. Орловой». Работы решены по-разному, что продиктовано особенностями моделей. В портрете Екатерины Балебиной художник возводит на пьедестал лукавый образец женской красоты и очарования. Кажется, Русов не преследует никаких иных целей, кроме как канонизировать, воспеть этот идеальный образ. И делает это сообразно всем законам жанра. Удачно найденный нейтральный фон в сочетании с тёмно-синим закрытым платьем позволил всё внимание сосредоточить на лице, эффектно оттенённом каштановой гривой волос. В полную силу написаны выразительные глаза молодой женщины. Её живой открытый взгляд устремлён в сторону, в уголках чувственных губ притаилась улыбка. В контрасте со статичной позой они говорят о пылком и независимом характере. Последнее свойство читается и в общем выражении лица молодой женщины. В портрете нет деталей, указывающих на его принадлежность к определённому времени или месту. И, тем не менее, мы без колебаний узнаём в героине молодую современницу середины – второй половины 1950-х. Пожалуй, никогда более, ни до, ни после женские образы в нашей живописи не были такими открытыми, задорными, живыми, без тени манерности и жеманности, никогда не несли в себе такого сочетания душевной и физической красоты с глубокой гражданственностью и независимостью взглядов.
Портрет Н. Орловой. 1956
«Портрет Н. Орловой» рисует другой тип молодой современницы, мечтательный, склонный к сомнениям, с более закрытым характером. Выражение её глаз спрятано за длинными густыми ресницами, взгляд опущен, свет падает сзади и сбоку, руки сцеплены в характерном жесте. Доминирующая лиловая гамма обобщает живописную характеристику образа. Эффектный ракурс сверху и в упор как бы застаёт модель в момент, когда, погруженная в размышления, она необычайно трогательна и обаятельна в своей мечтательной задумчивости. Живопись работы широкая, сочная, длинный густой мазок красив, особенно на светлых местах, и убедительно держит форму.
«Впечатления от портретов Русова трудно передать словами, – вспоминал Ю. Шаблыкин. – Пожалуй, его манеру характеризует живое, неакадемическое восприятие натуры, в отличии от взгляда на нее как на нечто неподвижное, мертвое. В его работах натура живая, жизнь бьет ключом и это ощущение живого взгляда живых людей – самое ценное в его портретах.
Ему удавалось «схватить» мимолетные состояния натуры, которые при длительном позировании ускользают от большинства художников. Он это первое впечатление сохраняет до конца и умеет донести до зрителя. Это нечто непередаваемое словами, но что каждый чувствует, глядя на его портреты. Живое дыхание жизни возникает от его работ».
Об этих качествах Русова – портретиста вспоминал и художник Г. Багров. «Его особенностью было умение быстро воплощать на холсте живописную идею – сразу и необычайно убедительно, а если работа затягивалась, то многое из найденного терялось. Как-то Лева зашел ко мне и позвал вместе писать портрет его жены. Дело было в Павшино. Застекленная веранда в доме на высоком берегу Оредежи. Катерина сидела в светлом платке на фоне самовара, за распахнутым окном – река, лесные дали, простор и все пронизано солнечными бликами! Я закомпоновал по пояс, а Лева – сидящей, с кувшином в руках на коленях. Часа через 3 – 4 я заглянул на его холст и обнаружил, что сложнейшая композиция была уже завершена. Великолепный портрет был написан на одном дыхании в изумительной серебристой гамме. Я восхитился работой и неосторожно заметил, что получилось здорово, но, на мой взгляд, мало солнца. «Есть еще завтра, и мы внесем солнышко», - сказал Лева. На другой день опять писали часа 4. «Ну, вот, пожалуй, хватит. Ну-ка, посмотри...». Я обомлел: от вчерашней великолепнейшей живописи почти ничего не осталось... Может быть, зря я это рассказываю, но вот всегда вспоминаю такие эпизоды с волнением и печалью, т.к. не раз был свидетелем рождения и утраты живописи изумительной, редкой! Такая щедрость, конечно же, удел большого таланта. А Лева был выдающимся портретистом, будь то портреты Е. Мравинского, В. Стржельчика, или деревенской девочки Наташи Савельевой. Вы не только поражаетесь сходством, композицией, главное - глаза портретируемого. Глаза были живые, и это было больше, чем сходство. В глазах был виден внутренний мир человека, и они запоминались в лице более всего другого».
Портрет молодой женщины в красном. 1956
К 1956 году относится ещё одна превосходная работа Русова – «Портрет молодой женщины в красном». И вновь, не повторяясь, художник находит для характеристики образа свои точные средства. Портрет строится на контрасте красного насыщенного цвета платья и белоснежной кожи лица, шеи и рук молодой женщины. Последние написаны необычайно выразительно. Русова порой упрекали в том, что руки на его портретах оставались недописанными. Этому было своё объяснение. Уделяя первостепенное значение глазам, взгляду как первейшей и наиболее точной характеристике человека, Русов остальное сознательно писал в полсилы. В данном случае по замыслу художника руки должны говорить едва ли не больше, чем взгляд. И ему это вполне удаётся. Глядя на портрет, нельзя не восхищаться не только пленительным образом молодой женщины, но и даром художника, заставляющим раскрыться эту красоту в лёгком повороте головы, брошенном взгляде, жесте обнажённых рук.
В следующем 1957 году Русов пишет серию портретов участников московского Всемирного фестиваля молодёжи и студентов, создаёт несколько портретов в деревне Павшино на Оредеже, в том числе «Портрет Зои Андреевой». Но, безусловно, главной работой года стал завершённый портрет Е. Мравинского, работу над которым художник начал годом ранее. Известный дирижёр изображён в домашней обстановке, сидящим в кресле в спокойной позе погруженным в раздумья. В выражении лица, в деталях одежды, интерьера, в положении рук передана обстановка доверительного общения двух художников в момент творчества. В том же 1957 году портрет впервые демонстрировался на выставке произведений ленинградских художников в Русском музее.
Портрет занял особое место в галерее образов, посвященных Мравинскому. Его писали многие художники, в основном, в более поздний период. Это были по преимуществу композиции, представляющие Е. Мравинского в момент дирижирования, таким, каким видела его публика. В портрете Русова профессиональные атрибуты в буквальном смысле слова отодвинуты на задний план. Перед нами, прежде всего, современник, интеллектуал, человек независимого характера, воли, развитого чувства собственного достоинства. Передать эти качества Русову помогают не только профессиональное «чутье» портретиста, но и дружеские отношения, связывавшие двух художников, несмотря на разделявшую их разницу в возрасте.
Портрет Е. А. Мравинского. 1957
Вдова дирижёра А. М. Вавилина-Мравинская вспоминала: «Среди немногочисленных друзей Евгения Александровича, имевших «право» позвонить в дверь квартиры без предварительной договоренность по телефону, был «Левушка» Русов – так его называли у нас в доме. «Появился – как с неба свалился!», в любое время суток – привычное для хозяев явление. Его приход всегда привносил в жизнь свет, улыбку, радость и бескорыстное общение. Знакомство и дружба Евгения Александровича с Левой измерялась десятилетиями, а потому атмосфера бесед была искренней и простой. Левушка был в курсе всех творческих и житейских перипетий Евгения Александровича, обожал музыку, знал её, обладал отменной памятью и рафинированным вкусом. При встречах оба, как правило, устремлялись в разговоры о природе, рыбалке (удочки, наживки, снасти и т. п.), так как жизнь вне города была для обоих основой творческого заряда, источником духовных запасов. Живой по натуре, темпераментный и разговорчивый, Лева имел в лице Евгения Александровича благодарного слушателя и рассказчика. Вечерние посиделки, конечно, слегка «увеселялись» водочкой и допоздна пересыпались пришвинскими пересказами».
В композиции портрета художник не избежал некоторого «академизма». Уж очень масштабна личность выдающегося дирижёра. Русов находит иные средства сказать о своем друге то, что ему кажется важным. Это исполненная достоинства осанка, белоснежный воротничок расстегнутой на груди рубашки, выразительные кисти рук. Мравинский предстает на портрете в расцвете жизненных и творческих сил.
Характеристика портрета будет неполной, если не сказать о времени его написания в судьбах обоих художников. 1957 год особый в нашей истории, время больших перемен и ещё больших ожиданий. Страна на подъеме, первый Спутник, открывший космическую эру. В Москве проходят Всемирный фестиваль молодежи и студентов, первый Всесоюзный съезд художников. Многое вообще происходит впервые. В судьбе Е. Мравинского тоже все складывается, кажется, удачно. Недавно он стал Народным артистом СССР. Год назад с огромным успехом на Западе прошли первые гастроли возглавляемого им Симфонический оркестр Ленинградской Филармонии. Русов недавно принят в члены Ленинградского союза художников. О его работах говорят, они в центре внимания на каждой выставке. В 1957 он становится лауреатом «Выставки произведений молодых художников СССР к VI Всемирному фестивалю молодежи и студентов».
Казалось бы, настроение портрета, внешняя суровость и даже отстранённость образа Е. Мравинского диссонируют происходящему. Погружённый в размышления о музыке, он словно не замечает перемен, происходящих вокруг. И в этом был, возможно, некий вызов. Но не политическое фрондёрство, а вызов художника, утверждавшего своё право на видение современника во всей сложности и противоречивости духовной жизни. Для Русова было очевидным, что нельзя писать одинаково молодую женщину и творца, перешагнувшего жизненный экватор, видевшего войны и революции, пережившего потери близких людей. Не случайно взгляд Е. Мравинского на портрете обращён «в себя». Поверхностность была одинаково чужда Русову – художнику и человеку, будь то портрет выдающегося дирижёра или соседской девочки-подростка.
Ленинградская симфония. Дирижирует Е. Мравинский. 1980
Много лет спустя Русов обращается к теме двух великих современников – Д. Д. Шостаковича и Е. А. Мравинского. Он много работает над замыслом и композицией картины, отвергая один вариант за другим. Трудно судить, в какой степени окончательный вариант 1980 года, получивший название «Ленинградская симфония. Дирижирует Е. А. Мравинский», удовлетворял художника. Зная его характер, можно предположить, что, будь у него силы и время, эта работа могла бы продолжаться.
А. М. Вавилина-Мравинская вспоминала: «Была у Лёвы Русова еще одна желанная мечта-тема: Е. Мравинский и Д. Шостакович, но болезнь, нехватка жизненного времени и сил не дали осуществить ее в окончательном варианте. Лева и Евгений Александрович долго и неоднократно беседовали о методе воплощения этой идеи, но настолько тема эта монументальна, настолько же и неосуществима, подпираемая отпущенным Богом сроком для обоих».
С тех пор минуло много лет. Году где-то в 2005 я был в гостях у художницы Валерии Борисовны Лариной в её мастерской на Наличной улице. Смотрели работы, пили чай, говорили об общих знакомых. Разговор коснулся Русова. Оказалось, что хозяйка знала его с 1940-х по учёбе в Таврическом училище. – Не могу его спокойно вспоминать, – заметила В. Ларина, и рассказала такую историю. Как-то в середине 1950-х приходит ко мне Русов и просит подрамник для какой-то срочной работы. Я лежала больная и предложила ему самому выбрать в коридоре, где стояли холсты. Он выбрал подрамник с портретом А. Д. Зайцева, написанным мною в 1954, с которым меня принимали в Союз. Холст обещал снять и быстро вернуть. Прошло время, я при встречах напоминала о холсте, интересовался им и А. Д. Зайцев. Русов извинялся и обещал, но так и не вернул. А спустя годы сознался, что холст с подрамника не снимал, а поверх портрета А.Д. Зайцева написал … портрет Е. А. Мравинского. На мой вопрос, видела ли она этот портрет, Ларина ответила утвердительно: - Конечно, он же висел на выставке. Я по кромкам узнала свой холст.
Так неожиданно раскрылась эта загадка, связанная с созданием одного из наиболее известных портретов Русова. Теперь, когда я смотрю на его репродукцию в книге, то каждый раз вспоминаю эту историю, милую Валерию Борисовну и нашу встречу в её мастерской.
Кира и Зоя. 1958
Рамки статьи не позволяют даже бегло сказать о таких замечательных работах Русова, как двойной портрет «Кира и Зоя» (1958), «Свежая модель» (1961), портретах сына и других. Но без работ, написанных в деревне Павшино на Оредеже, рассказать о ранних портретах художника нельзя. «Однажды, – вспоминал Э. Шрам, – Лева сошел с парохода в деревне Накол только потому, что его привлекло название. Это очень характерно для Русова. И интуиция его не подвела: места там оказались прекрасные! Он и нас заставил их полюбить, именно там и окрепло наше дружество: Ким и Нина Славины, Геша и Гера Багровы, Лева Кузов, «Гоги» (Георгий Антонов)... Это все очень талантливые художники, но мне кажется, что в то время все мы чувствовали себя школьниками в сравнении с его мастерством и хваткой в работе».
Так Русов открыл для себя оредежские места. А ещё через пару лет он перебрался чуть дальше в деревню Павшино. От Толмачёво по реке ходил пароходик, неподалёку от деревни садился на мель, и команда с пассажирами снимала его с мели, толкаясь шестами. Первый год художники снимали «дачи», потом стали строиться и покупать дома. «Первым, - вспоминала Зоя Андреева, - начал строиться Русов. Участок он выбрал на «КП» - самом высоком месте на берегу Оредежа, откуда открывался широкий вид на излучину реки. В доме поселилась его мать Ираида Семёновна, заядлая удильщица рыбы. С ней жили собаки, которых постоянно держал Русов. Это были охотничьи спаниели, был Палей, были две Норы».
Художник Ким Славин вспоминал: «В 1957 году Русов пригласил меня и мою жену Нину Славину в деревню Павшино на реке Луга. Там мы были свидетелями создания нескольких портретов, один из которых «Тетя Поля» считаю шедевром русского портретного искусства. А позднее написанная «Наташа» мне представляется равной серовской «Девушке с персиками». Смею утверждать, что талант художника не был оценен, так же, как и многих других русских художников. По мощному живописному языку Русова можно смело поставить рядом с такими художниками как А. Е. Архипов и Ф. А. Малявин. Вижу: на высоком берегу деревня Павшино, внизу большое озеро. На склоне в разнотравье, за большим холстом, в длинной рубахе, босиком вдохновенно работает Лев Александрович Русов. Против солнца в той же высокой траве стоят две милые девушки Зоя и Кира. Им жарко, хочется бежать по склону, бросится в озеро, но они терпеливо позируют, зная, какому человеку и художнику отдают многочисленные и неповторимые часы своей юности».
Зоя (фрагмент). 1957
Написанный в 1957 году в Павшино портрет Зои Андреевой – это и собирательный образ целого поколения, и, если угодно, олицетворение своей эпохи. Дерзновенной, юной. Пройдёт четыре года, и такая же широкая русская улыбка нашего великого современника облетит весь мир и станет символом новой эпохи. Думая об этом, нельзя не восхищаться даром художнического предвидения Русова, позволявшего ему находить и сохранять на холсте те индивидуальные черты своих героев и героинь, которые одновременно воплощали в себе типичные черты молодых современников. В этом смысле интересна параллель между портретами-типами 1930-х Александра Самохвалова и образами молодёжи 1950-х Льва Русова, учитывая, что эпоха конца 1950-х не менее важна для осмысления путей развития нашего общества и искусства, нежели эпоха начала и середины 1930-х.
Наташа. 1960
Годом позже на осенней выставке Русов показал небольшой портрет «Наташа», написанный там же в Павшино. На нём была изображена деревенская девочка Наташа Савельева. Так случилось, что именно эта работа художника впервые была по-настоящему замечена и оценена. В рецензиях на выставку ленинградские газеты уделили ей видное место. Е. Ковтун в статье «Заметки о художественной выставке» в номере «Вечернего Ленинграда» от 29 ноября 1958 года писал об удивительной непосредственности и свежести чувств, которыми подкупает работа Л. Русова. М. Шумова в статье «Не уступать завоёванных рубежей!» в «Ленинградской правде» от 2 декабря 1958 года так писала о работе: «Портрет Л. Русова «Наташа» радует искренним интересом художника к внутреннему миру человека. Фон картины, платье девочки написаны размашистыми, сильными мазками. Но они не бросаются в глаза, не уводят от затенённого лица, написанного тоже свободно, но вместе с тем осторожно, тонко, вдумчиво. Пытливые глаза девочки, её одухотворённое лицо приковывают внимание». И в дальнейшем Русов неоднократно писал Наташу Савельеву. Так, она послужила моделью для двух известных работ, датированных 1960 годом: «Наташа» (тот же размер 70 х 50 см, что и работа 1958 года) и «Бантики».
Работы 1950-х - начала 1960-х годов выдвинули Русова в число ведущих мастеров портретной живописи. Однако для широкой публики и даже для многих коллег по Ленинградскому Союзу художников он оставался практически неизвестен. Объяснение этому надо искать, прежде всего, в особенностях характера художника. Человек независимых взглядов, талантливый, прямой, порой безжалостный в оценках и суждениях, поражавший близко знавших его своей чудовищной работоспособностью, он сторонился «общественной жизни», был нетерпим к любым проявлениям посредственности и откровенной халтуры. По существу, в 1970-1980-е годы он оставался человеком хрущевской «оттепели». Теперь он редко показывал свои работы на выставках. Его жизнь была поделена между городской мастерской, домом в Павшино и общением с узким кругом старых друзей. Справедливости ради нужно признать, что существовавшая система не отторгала таких художников, позволяя им в обмен на минимальную лояльность иметь почти бесплатные материалы и мастерскую для занятий творчеством.
Бантики. 1960
В заключении приведу мнение о Русове его друга ленинградского художника Кима Славина, которое мне кажется удивительно проницательным. «Лев Русов – мой друг, товарищ, которого я не мог постичь до конца, в силу его непостижимой универсальности и в силу созданного им самим глубинного, самородного мировоззрения, своего рода внутренней вселенной, в которой он жил, творил, любил, размышлял и соотносил себя с внешним миром. Поэтому была между нами некая дистанция, преодолеть которую, несмотря на мои усилия, не удавалось. Он обладал необъяснимой притягательной силой своих размышлений, своих философских откровений, а порой и наивных простодушных заблуждений. Он был мощным творцом в искусстве и его творческий фанатизм был сродни многим выдающимся художникам прошедших эпох. Его отличала глубинная любовь к России, неустрашимое стремление прорваться к ней сквозь века, к ее истокам и попытаться заглянуть в те времена и в те земли, где жили реальные целеустремленные люди, бывшие в ладу со своей душей и с окружающей их природой. Люди, положившие начало великой нации - нации людей, наделенных разнообразными качествами, главными из которых являлись таинственная духовность и презрение к универсальному меркантилизму как к конечной цели человечества».
Кира. 1962
Мне думается, что Л. Русову посчастливилось встретить таких людей среди своих современников и сохранить их облик в замечательных портретах.
Сергей Иванов
_________________________________
ЛИТЕРАТУРА
- Весенняя выставка произведений ленинградских художников. Каталог. Л., 1954. С.17.
- Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1956 года. Каталог. Л., 1958.
- 1917 – 1957. Выставка произведений ленинградских художников. Каталог. Л., 1958. С.28.
- Осенняя выставка произведений ленинградских художников 1958 года. Каталог. Л., 1959.
- Ленинградские художники. Живопись 1950-1980 годов. Каталог. СПб., 1994.
- Живопись 1940-1990 гг. Ленинградская школа. Выставка произведений. СПб., 1996.
- Славин К., Славина Н. Были мы молоды. СПб., 2000.
- Иванов С. В. Неизвестный соцреализм. Ленинградская школа. СПб., 2007.
- Иванов С. В. О ранних портретах Льва Русова // Петербургские искусствоведческие тетради. Вып. 23. СПб., 2012. С.7-15.
- 80 лет Санкт-Петербургскому Союзу художников. Юбилейная выставка. СПб., «Цветпринт», 2012. С.208.